Том 10. Рассказы и повести - Страница 97

«Еще узнает хозяин — и арапником!» — подумал Джек и решил зайти к Муньке вечером, когда можно незаметно прошмыгнуть в подвал.

Пудель тоже подбегал к подвалу. Но старший дворник уже запирал окна в подвале. Умный недовольно опустил хвост. Однако внимательно следил своими умными глазами за руками дворника и, когда тот окончил, подошел к Джеку.

— Теперь бедному Муньке уж не удрать! Завтра конец! — проговорил Джек и грустно завизжал, словно бы чувствуя укоры совести.

«Мог бы предупредить Муньку, и был бы он теперь далеко!»

Но Умный молчал и, озабоченный, казалось, о чем-то раздумывал, мерно помахивая своим хвостом с красивым пучком на конце.

— Бедный Мунька! — снова визгнул Джек.

— Не скуль! — серьезно воркнул Умный.

И через минуту лаконически пролаял:

— Удерет!..

— Это как же?

Но пудель не хотел пускаться в объяснения и побежал домой.

VII

Смеркалось, когда Умный поскреб у дверей кухни и был выпущен кухаркой.

Он стремглав спустился с лестницы и, выбежав на двор, огляделся вокруг и побежал прямо к последнему окну дровяного подвала, которое, как заметил пудель, не имело задвижки, и потому дворник только прикрыл его.

Умный лапой распахнул окно, вскочил и, пробираясь по дровам, тихо окликнул Муньку.

Мунька откликнулся осторожным лаем в другом конце подвала и бросился навстречу.

Скоро обе собаки встретились, обнюхали друг друга и поздоровались.

— Удирай, Мунька… Удирай сию минуту… И не возвращайся сюда!

— За что? Разве из-за какой-нибудь курицы хотят избить поленом… Так им и дался! — уверенно лаял Мунька.

— Если бы поленом… Привяжут на веревку и завтра отдадут фурманщикам. Все окна закрыты… Одно только без задвижки… И я прибежал…

— Фурманщикам!?. — в ужасе мог только взвизгнуть Мунька.

И, благодарно лизнув спасителя, бросился по дровам, и скоро обе собаки благополучно выскочили на двор.

Мунька бросился к воротам. Умный его провожал.

Калитка ворот была заперта. Но, по счастью, у ворот сидел Василий.

— Ай да молодца, Мунька… Оставил в дураках старшего? — весело проговорил подручный и гладил собаку. — Небось… Отопру… Улепетывай подальше… А то что старший наш выдумал…

Мунька кидался к Василию и, взвизгивая от радостного нетерпения, лизал его лицо, словно бы благодарил и торопил.

— Прощай, Мунька! Прощай, беспризорный! — сказал Василий, отворяя калитку.

И голос подручного прозвучал необыкновенной нежностью.

— Прощай, прощай! Берегись фурманщиков! — ласково лаял пудель.

Мунька еще раз благодарно взглянул на Василия и Умного и, задравши хвост, помчался по улице, сам не зная куда.

«Берег» и море

I

Скверное осеннее утро. В большом, внушительном, строгого стиля кабинете роскошной казенной квартиры адмирала Берендеева медленно и строго пробило одиннадцать.

В эту минуту осторожно, словно бы не смея нарушить торжественной тишины кабинета, вошел пожилой черноволосый лакей, с широким смышленым лицом, обрамленным заседевшими бакенбардами, опрятный и довольно представительный в своем черном сюртуке с солдатским Георгием.

Неслышно ступая большими цепкими ногами в мягких козловых башмаках, он приблизился к огромному письменному столу посреди комнаты, за которым сидел, погруженный в чтение какой-то бумаги, с длинным карандашом в маленькой, костлявой и морщинистой руке, низенький, сухощавый, совсем седой старик, с коротко остриженною головой и маленькою бородкой клинышком.

Он был в расстегнутом форменном сюртуке и в белом жилете. Белоснежный, тугой стоячий воротничок сорочки подпирал шею и горло в морщинах. Морщины изрезывали и длинноватое, гладко выбритое, отливавшее желтизною лицо с длинным прямым носом, напоминающим трудолюбивого дятла.

Утонувший в высоком, глубоком кресле, старый адмирал казался совсем маленьким.

Камердинер адмирала Никита, бывший матрос, выждал несколько секунд, взглядывая на адмирала и словно бы определяя степень серьезности его настроения.

Адмирал не поднимал головы и, казалось, не замечал своего камердинера.

Тогда, слегка вытянувшись, по старой привычке, Никита решительно и довольно громко произнес:

— Осмелюсь доложить…

— Дурак! — раздражительно оборвал старый адмирал, приказавший раз навсегда не беспокоить его по утрам, когда он занимается, добросовестно прочитывая доклады и добросовестно подучивая учебник механики, чтобы потом не обнаружить своего незнания на подчиненных людях.

— Дама желает видеть ваше высокопревосходительство.

Адмирал взволновался.

— Дама? Зачем дама? Какая дама?

— Супруга капитана второго ранга Артемьева. Молодая и брюнетистая по личности, ваше высокопревосходительство.

С этими словами Никита положил на письменный стол визитную карточку.

Адмирал, прежний лихой «морской волк», неустрашимый, простой и доступный, недаром после долгой службы на берегу изменился.

Если бы посетительница была с громкой фамилией или супруга человека с серьезным служебным положением, он хоть и выругал бы про себя даму, оторвавшую его от работы, но, разумеется, приказал бы немедленно просить.

«А то к нему, высокопоставленному лицу, работающему до одурения, лезет на квартиру какая-то Артемьева, жена капитана второго ранга… Да еще, дура, передает свою карточку… Очень нужно ему знать, что ее зовут Софьей Николаевной!»

Обозленный и дамой, и Никитой, и сегодняшним предстоящим заседанием, где ему придется говорить, защищая свой доклад, адмирал швырнул карточку и проговорил своим скрипучим старческим голосом, звучавшим гневною раздражительностью: