И, негодующая, не без презрения воскликнула:
— Это кто же осмелится тебя бранить, кто?
— Многие, Лина! И не стоит волноваться…
— Не твои ли сослуживцы: Никольский, Обрашевич и Иванов? Если и будут шипеть, то из зависти… Им не предложили. Или толстяк Николаев? Хорош!? Нахватывает из двух правлений пятнадцать тысяч и говорит, что независимый и принципиальный враг казенной службы. Уж не Наумов ли? Еще бы. Этот наверно будет тебя ругать. Нигде не умеет работать. Лентяй. Нигде не уживается и воображает, что страдает из-за независимых взглядов. Пусть и не является… Знает, что ты не возьмешь его к себе. А то с восторгом пошел бы… Или дура Недлинная, которая воображает, что она талант оттого, что печатают ее глупые повести из-за того, что лебезит перед редакторами. Или кузиночка Вава? Дурища! А тоже: непонятая натура, считает, что обворожительна… Еще бы, как таким нашим знакомым не бранить человека, который умнее их и думает и живет не по шаблону. Разве они понимают тебя? Поверь, Вики, они все будут к нам ездить… И пусть! Пусть злятся, что мы любим друг друга и хорошо живем.
Варенцов знал, что Лина «увлекается», когда говорит про знакомых. Теперь ему было очень приятно слушать злословие Лины. Ему казалось, что действительно многие знакомые его не понимают…
С презрительным злорадством верной и любящей жены, свято исполняющей долг, Лина стала сплетничать про знакомых дам и приятельниц, обманывающих мужей и имеющих любовников.
Она с таким страстным увлечением рассказывала подробности чужих любовных отношений, словно бы сама присутствовала при интимных свиданиях любовников и словно бы сама смаковала этими подробностями, созданными ее пылкой фантазией.
«Вот какие жены, и какая я!» — говорило, казалось, все это злословие.
Вики только возмущался, что кузиночки Вава и Лина и все эти знакомые дамы такие бесстыдные и бессовестные и мужья такие слепые или подлые, безмолвно признавшие «menage a trois».
И Варенцов, казалось, еще более ценил свой «menage» и думал:
«Какая Лина чудная, и какой он безукоризненный, любящий муж».
— Да… Мы счастливы, Лина! — почти что умиленно произнес он.
И скоро они пошли в столовую пить чай.
Когда Лина подала мужу стакан, она сказала:
— Ну, разумеется, твой отец будет недоволен…
— Еще бы!
— Ты извини, Вики. Он просто обозленный, бессердечный циник… Какой он отец!.. Разве ты ему близок? Только иронизирует и хихикает раз в неделю, когда обедает. Он ведь воображает, что только он умен и все понимает… Наверное, скажет мне какую-нибудь гадость.
— Тебе-то за что?
— За то, что вообразит, будто ты из-за меня переменяешь службу…
— Нет, Лина… Он знает меня. И сделает мне настоящий бенефис…
— Не обращай внимания. Точно не знаешь своего родителя… На старости юбочник… Бегает за всякой… Воображает, что может иметь успех… Один срам… И еще смеет читать тебе нотации.
— Промотал состояние; в шестьдесят лет ни положения, ни средств. По уши в долгах и проблематические заработки. Легкомысленный и беспутный человек! — не без снисходительного сожаления проговорил Варенцов.
— Но, Вики… Ты не волнуйся и не спорь с ним, если он устроит тебе бенефис. Он — все-таки отец. Не раздражай его. А я куплю к обеду хорошего красного вина. Он и отойдет…
— Разумеется, спорить с ним не буду… Бесполезно…
И прибавил:
— Недурное вино можно иметь и за рубль, Лина.
Лина нашла, что за рубль отличное, и спросила:
— Верно, твой отец еще не вернулся?
— Шатается где-нибудь за границей.
— На какие же это деньги?
— Какой-нибудь учебник продал и, конечно, за бесценок… Но, кажется, получил тысячу. А вернется — без гроша.
— Ты, Вики, предложи ему… немного денег… Это его тронет… Так, рублей пятьдесят…
— Не возьмет. И без меня вывернется… Точно не знаешь фатера, Лина. Верно, мы скоро его увидим и, конечно, в модном сьюте, — с улыбкой проговорил Варенцов.
— И опять поселится в какой-нибудь меблированной комнате… Несчастный!
— Да, Лина… А ведь мог бы быть попечителем округа… Во всяком случае, получал бы три тысячи пенсии, если бы не легкомыслие — этот эффектный выход из университета!.. И сам виноват. Сам! — сентенциозно, с серьезным видом прибавил Варенцов и словно бы аккуратно занумеровал свою беспристрастную, вполне законную резолюцию, приканчивая ею дело о беспутном отце, ех-профессоре Николае Петровиче.
Лина еще строже подтвердила:
— Конечно, сам виноват.
И о беспутном отце больше не говорили.
Варенцов, единственный сын, когда-то очень любимый отцом, все-таки испытывал чувство смущения и трусости при мысли о встрече с «фатером», которого высокомерно считал легкомысленным, а себя — необыкновенно последовательным и основательным человеком.
Но эти неприятные ощущения скоро прошли. Лина снова заговорила о дальнейших предположениях будущего устройства. И снова перечисляла все, что следовало бы купить, без чего нельзя обойтись и что можно пока не покупать.
— Как думаешь, милый? — спрашивала Лина.
Противоречий почти не было. Вики был в щедром настроении, и Лина старалась им воспользоваться.
— Пойдем-ка, Вики, и запишем, что нужно купить…
Супруги пошли в «уголок».
Лина распустила свои роскошные волосы, присела к письменному столику и стала набрасывать примерную смету расходов.
Варенцов ходил по комнате и по временам останавливался перед Линой я спрашивал:
— Ну, сколько, Лина?
— Подожди, милый… Подожди…