Том 10. Рассказы и повести - Страница 107

107

И Артемьев отбывал службу на броненосце и старался избыть скуку на берегу. Там вместе со всеми дулся в карты, покучивал и, после ужинов, обильных вином, «любил» и китаянок, и японок, и заезжих француженок, и англичанок, и русских быстро влюбляющихся окраинных дам.

Он не особенно разбирал достоинства и прелести женщин, но зато и забывал их на следующий день. Только встреча после возвращения в Россию с Софьей Николаевной и любовь к ней, непохожая на прежние авантюры, заставили взглянуть на себя, одуматься и о многом задуматься… И семь лет пронеслись так счастливо!

А теперь?..

«Ужели он такой „подлец“, что не может ни сбросить с себя чар „великолепной Варвары“, ни признаться „святой Софии“, что она нелюбимая, и они должны разойтись?»

Такие мысли пробегали в голове Артемьева, когда ему живо представилось последнее прощание с Варварой Александровной, вдруг сделавшейся «Вавочкой». Словно бы в доказательство своей любви, она вдруг решилась «забыть для него первый раз в жизни долг жены», и горячею лаской еще более отравила доверчиво влюбленного моряка.

X

Когда Артемьев подъехал к крейсеру, там пробили две склянки.

Был час дня. После обеда команда отдыхала. Кроме вахтенного офицера и нескольких вахтенных матросов, наверху — ни души.

«Видно, не обрадовались новому старшему офицеру!» — подумал Артемьев, приставая к борту.

Щегольски одетый, в белой тужурке, мичман, в фуражке по прусскому образцу, входящему в моду, безбородый, с закрученными кверху усами, недурной собой, бойкий и не без апломба на вид молодой человек, резким, отрывистым голосом вызвал фалгребных и встретил Артемьева, приложив с официальною напускною серьезностью к козырьку свои выхоленные белые пальцы с несколькими кольцами на мизинце и не без церемонного любопытства рассматривая нового старшего офицера.

О назначении Артемьева на «Воина» уже знали из телеграммы, полученной из Петербурга капитаном.

— Командир дома? — спросил Артемьев, протягивая руку.

— Дома. Только что позавтракал. Верно, еще не спит.

Этот бойковатый, навязывающийся на фамильярность мичман, напомнивший Артемьеву новый во флоте тип «аристократических сынков» и хлыщей, которые рисуются декадентскими взглядами, хорошими манерами, — не понравился Артемьеву, и он с большею сухостью проговорил:

— Велите принять со шлюпки мои вещи и пошлите доложить командиру, что я прошу позволения явиться к нему.

И мичман, уже скорее с почтительным видом подчиненного, промолвил:

— Есть. Прикажете снести в вашу каюту?

— Разве старший офицер уехал?

— Две недели тому назад! Уж мы целый месяц стоим здесь! — прибавил мичман.

И, иронически почему-то усмехнувшись, отдал приказания.

Через минуту сигнальщик доложил:

— Командир просят в каюту!

Артемьев пошел вниз, а мичман Непобедный решил, что новый старший офицер — не из «порядочного общества». Да и фамилия!.. «Что такое Артемьев?» — проговорил мичман.

— Честь имею явиться. Назначен старшим офицером!

Кругленький, толстенький, небольшого роста, упитанный человек лет сорока, в тужурке, с большою бородой, маленькими живыми глазами, лысый, с маленьким брюшком и добродушным лицом, точно сорвался с дивана и торопливыми, суетливыми шажками приблизился к Артемьеву и протянул пухлую, с ямками, короткую руку.

И, как будто о чем-то вспомнив, он вдруг принял серьезный начальнический вид командира, то есть нахмурил лоб, откинул кверху свою круглую голову, приподнялся на носках, словно бы стараясь казаться выше ростом, и неестественно внушительным тоном, который казался ему необходимым по его положению и который сам казался ему и не к месту и стеснительным, проговорил, слегка понижая свой крикливый голос:

— Получил о вашем назначении телеграмму… Очень рад… Знаю по вашей репутации… Уверен, что приобрету в вас хорошего помощника… И… тому подобное…

Капитан запнулся и несколько раз повторил: «И тому подобное», — слова, которыми несколько злоупотреблял и не всегда кстати.

Но, словно бы убедившись, что играть в начальника и приискивать глупые слова совершенно достаточно, он приветливо растянул рот, открывая блестящие зубы, улыбнулся и глазами и лицом, пригласил садиться и радушно спросил, завтракал ли Александр Петрович, и, узнав, что Артемьев завтракал, предложил рюмку «мадерцы».

Артемьев отказался и от вина.

— Так стакан чайку… Эй, Никифоров! Чаю! У меня отличный коньяк… Надеюсь, мы поладим и ссориться не будем. Не люблю я, Александр Петрович, ссориться… И без того здесь отчаянная скука… Вот увидите… Так чего еще ссориться! Мне год отзванивать ценз… А вы на сколько лет к нам?

— На три! — недовольно протянул Артемьев.

— Долгонько!

И капитан меланхолически свистнул.

— Ведь и вы, Александр Петрович, женаты. И я имел честь встречать вашу супругу. Конечно, не в разводе?.. — шутливо прибавил Алексей Иванович.

— И не разведен, и трое детей, Алексей Иванович!

— В некотором роде: «бамбук»!

Толстый капитан зажмурил глаза и рассмеялся необыкновенно добродушным, заразительным и приятным смехом.

— Просились сюда? — уверенно спросил он.

— Назначили. И никак не отвертелся, Алексей Иванович, — смеясь, ответил Артемьев.

И подумал:

«Добрый человек этот Тиньков. С ним, конечно, будем ладить!»

— А я, батенька, просился. Пять детей детворы, — я ведь большую часть службы отстаивался по летам на мониторах в Транзунде! — довольно усмехнулся при этом капитан. — Ну, долги… И тому подобное… Надел мундир и к Берендееву… Понимаете?.. Поневоле попросишься и в эти трущобы…

107