Том 10. Рассказы и повести - Страница 100

100

Оробевший и бессильный перед беспощадною правдой возмущенной и оскорбленной женщины, он не осмеливался остановить ее.

Что мог он сказать в оправдание своей оскорбительной грубости и бешеного крика?

Новым криком: «Убирайтесь вон!»

Но — странное дело! — теперь просительница, бросающая ему в глаза порицание, не только не возбуждает в адмирале большей злобы или мстительности мелкой душонки, а, напротив, вызывает в нем невольное уважение к смелости правдивой души, стыд перед нею и сознание своего позорного поступка.

Казалось, он был подсудимым перед строгим судьей-просительницей.

А она говорила:

— Извините, ваше высокопревосходительство, что осмелилась отнять у вас время. Я наказана за свое заблуждение… Покойный мой отец Нерешимов много помог ему, — он так хорошо вспоминал о своем прежнем капитане на «Кречете»… И я все-таки уверена, что ваш гнев за мои слова не отразится на муже. Вы этого не сделаете! — почти просила Артемьева.

Адмирал еще ниже опустил свою седую голову, словно не решался поднять своих выцветших смущенных глаз.

И молодая женщина почти мягко прибавила:

— Ведь мои слова были вызваны вами… И, быть может, когда ваше раздражение пройдет, вы убедитесь, что не все просительницы так выносливы, как ваши подчиненные. И… и вам будет стыдно.

С этими словами Артемьева хотела уйти.

Адмиралу уже было стыдно.

И стало еще стыднее оттого, что просительница, да еще дочь славного Нерешимова, его приятеля, который вышел в отставку, защищая свое человеческое достоинство, даже не желает говорить о своем деле.

«А ведь у бедняжки, верно, горе… Такие безнадежные глаза. И как похожа она на отца… Такая же… характерная…» — подумал адмирал.

И, взволнованный, испуганно воскликнул:

— Не уходите, Софья Николаевна!..

В голосе адмирала звучала мольба.

И виновато прибавил:

— Простите, если только можете, виноватого старика!..

Молодая женщина не ожидала такого впечатления ее смелых слов. Она не сомневалась, что после них дело ее потеряно и не стоило обращаться к адмиралу с просьбой.

И вдруг такая перемена!

Софья Николаевна была тронута. Она уж была готова если не оправдать грубого деспота-старика, то значительно уменьшить его вину. Теперь ей казалось, что она уж слишком резко обошлась с ним, словно бы забывая, что только благодаря этому адмирал почувствовал свое бессердечие и стыд.

Сама взволнованная и смущенная, молодая женщина промолвила:

— О, благодарю вас, Василий Васильич!

— Не вам благодарить, а мне… Вы проучили старика… Присядьте, Софья Николаевна… Вот сюда, на диван…

Она опустилась на диван. Адмирал сел напротив.

— Что в вами?.. Чем могу быть вам полезен, Софья Николаевна? — спросил он.

Казалось, спрашивал не сухой формалист-адмирал, а ласковый, учтивый, добрый отец, старавшийся загладить вину перед обиженною дочерью.

III

— У меня к вам большая просьба, Василий Васильевич! — серьезно, значительно и тихо проговорила молодая женщина. И смущенно, краснея, прибавила: — Но только попрошу вас, чтобы она осталась между нами.

— Даю слово, что ни одна душа не узнает, Софья Николаевна.

— Прикажите назначить мужа в дальнее плавание. Я знаю, что освобождается место старшего офицера на «Воине». Муж имеет все права на такое назначение… Я прошу не протекции, а только напоминаю о праве.

Адмирал изумился.

Он припомнил, что муж просительницы, симпатичный, красивый блондин, еще два месяца тому назад отказался от блестящего назначения на Восток.

— Так, значит, ваш муж раздумал…

— Как раздумал?

— Он ссылался на семейные обстоятельства, когда я предлагал ему отвести миноносец в Тихий океан.

Кровь отлила от лица Артемьевой, и она решительно сказала:

— Он не хочет в плавание… Но ему необходимо идти… для его же пользы…

Адмирал пристально посмотрел на красивую женщину. Она перехватила этот взгляд, казалось ей, подозрительный, и, гордо приподнимая голову, строго промолвила:

— Я люблю мужа и семью… Оттого и прошу вас отправить его в плавание…

— Разве он?.. — сорвалось у адмирала.

— Он благородный, честный, деликатный человек! — с горячею страстностью воскликнула Софья Николаевна, словно бы вперед запрещая кому-нибудь сказать о муже что-нибудь дурное.

— Я знаю… Как же… И способный офицер…

— Еще бы!

— С удовольствием исполню вашу просьбу, Софья Николаевна…

— И скоро он уедет?

— А вы как хотите?..

— Как можно скорее.

— Ему будет приказано через три дня уехать к месту назначения.

— Благодарю вас, Василий Васильич!

Лицо Софьи Николаевны немного прояснилось, и она поднялась с дивана.

Адмирал крепко пожал ее руку, проводил молодую женщину до двери и, почтительно кланяясь, сказал:

— Дай вам бог счастья. Не поминайте лихом!

— Добром вспомню, Василий Васильич!

— И если я буду вам нужен… зайдите.

— Непременно. От часу до двух — в министерстве…

— И ко мне прошу.

— Разве в особо важном случае… Иначе не ворвусь…

В прихожей Никита, подавая просительнице накидку, весело промолвил:

— Вот барыня, и слава богу…

— Вам спасибо, большое спасибо! — сердечно ответила молодая женщина.

Она полезла было в карман, но Никита остановил ее словами:

— Я не к тому, барыня… Не надо… А, значит, «лезорюция» от него вышла?

— Вышла…

— Вот то-то и есть… Только надо с ним, как вы…

— А как?

100